Кончаловский о Сталлоне

В конце 80-х годов мне пришлось соприкоснуться с миром большого американского кинобизнеса. Компания «Уорнер бразерс» предложила мне снять боевик «Танго и Кэш». Так я начал работать с двумя суперзвездами – Куртом Расселом и Сильвестром Сталлоне.

Курт Рассел – замечательный комический артист. У него и лицо веселое, и носик вздернутый. Он играет полицейского, которому по сценарию приходится гримироваться под женщину. Сначала он наотрез отказывался, но, когда его убедили, он все это надел и сел на мотоцикл, получился убойный, невероятно смешной эпизод. Бабу ему удалось сыграть великолепно!

У них со Сталлоне сложился хороший тандем. Была некоторая соревновательность, как и в сценарии, но они друг друга прекрасно понимали. Курт не такой сложный, как Слай. Сталлоне все-таки суперстар, а Курт – просто стар, и все это осознавали.

Сталлоне мог сказать: «Я так сниматься не буду, мне эта сцена не нравится, я сейчас напишу новую». И 130 человек на съемочной площадке голливудского фильма сидели с девяти утра до трех часов дня, загорали на солнышке, пока Слай в своем огромном трейлере печатал новую сцену. Приезжал вице-президент компании: «Почему не снимаете?» Я говорю: «Не знаю, Сталлоне не выходит из своего трейлера». «Сейчас я ему покажу!» Я смотрел, как продюсер шел к трейлеру и по мере приближения замедлял свой ход, потом робко стучал в дверку, ждал минуту, входил туда на секунду, а потом возвращался, садился в машину и тут же уезжал. Сталлоне просто говорил ему: «Идите как можно дальше, сцена – г…!»

Сильвестр – типичная кинозвезда. Что значит типичная кинозвезда? Это человек, у которого должна быть определенная внешность, и она важнее мастерства. Но Сталлоне, плюс к своей внешности бодибилдера и славе Рокки, был еще очень умен. По-настоящему. Он интеллектуал, он занимается живописью. Во всех его домах развешаны его же картины. Такие постэкспрессионистские, но, во всяком случае, не мазня.

Он продвинут настолько, что прекрасно понимает свои ограничения как актера. Он точно знает, как он должен выглядеть. Когда он пришел на первую съемку, мы с ним долго разговаривали. Он посмотрел: «Где камера? Где свет? Как я хожу?» Я думаю: «Что это он? Никакой артист не спрашивает об этом, а он вдруг…» И тут Сталлоне начинает командовать: «Так, камеру вниз, вот с этой стороны. Я пойду вот отсюда туда». Я обалдел: ни один артист не решает, как он будет сниматься. Говорю: «Слай, почему так?» Он отвечает: «Всё очень просто. Я маленького роста, поэтому камера должна всегда быть ниже меня, чтобы я казался высоким. У меня левая часть парализована – меня надо всегда снимать справа». И я понял, что имею дело с высоким профессионалом, достойным уважения, и потом всегда спрашивал, куда он хочет идти и так далее.

И, конечно, Слай достаточно профессионален, чтобы понимать, что он никогда не сыграет серьезной роли. В то время в Голливуде ходила смешная байка. Сталлоне очень любил великого итальянского композитора Пуччини и говорил: «Я хочу сыграть Пуччини, я на него похож». Какая-то студия для смеха взяла сценарий, но потом все же отказалась: «Знаешь, Слай, извини, но это того не стоит, мы не можем». И все смеялись, что, если Сталлоне хочет сниматься в роли Пуччини, он должен быть всегда только в одних брюках, чтобы не было ни рубашек, ни фраков и чтобы мы видели его прекрасное мускулистое тело. Я тоже ему говорил: «Ты можешь дирижировать, но полуголый».

Я был всё время на грани ухода с картины, потому что у меня не было никакого контакта с генеральной дирекцией студии, с продюсерами. Они меня терпеть не могли, и я их ненавидел. Сталлоне помог мне удержаться в проекте до момента, когда было снято 70 процентов фильма, – и это была моя победа над кинокомпанией: весь гонорар мой, я в титрах как режиссер… Когда мне сказали: «Вы уволены», я был счастлив, потому что мог немедленно улететь в Сан-Себастьян, где вручали премию моей картине «Гомер и Эдди». Я получил свои деньги, плюс они еще платили мне по контракту каждый день серьезные суточные. Моя поездка в Испанию была полностью оплачена американской монополией: я валялся на солнце, на роскошном балконе, я арендовал самый дорогой американский автомобиль – всё это за счет студии «Уорнер Бразерс». Я считал себя богатым, как Крез.

С тех пор я больше никогда не работал с крупными компаниями. И не жалею.

Источник