12 января латвийскому композитору Раймонду Паулсу исполнилось 85 лет, поэтому в Латвии эта неделя проходит под знаком нашего любимого Раймонда Паулса.
Решилась вам запостить небольшое его интервью, фото и, конечно, музыка
Несмотря ни на что, весь пандемийный 2020 год расписан у Паулса буквально по дням — он выступает без остановки, объездил с концертами всю Латвию. Он строго помнит свой собственный завет, что «надо крутиться как белка в колесе, а если остановишься, то это уже все, особенно в моем возрасте!»
По счастью, у Маэстро есть друзья. Это и директор третьего канала Латвийского радио Гунда Вайводе, и исполнительный директор Латвийского национального театра Оярс Рубенис, которые помогают классику с организацией концертов и которые, так сложилась судьба, еще и соседи по его дому. Они понимают, что Паулс и фортепиано — две вещи неразделимые. И сам юбиляр это понимает. Если четверть века назад он шутил, что «после шестидесяти возраст такой, что дни рождения стоит отмечать ежегодно», то в 80 лет он уже говорил вполне серьезно, по–настоящему нервно потирая руки перед юбилейным концертом: «Счет угрожающий!» Сейчас, кажется, на эту тему уже не шутит — просто работает. И результат потрясающий — моторика пальцев по–прежнему невероятная, а уж энергетика, исходящая от личности Паулса, действительно грандиозная.
— Раймонд Волдемарович, как настроение?
— (После паузы, из–под маски только глаза моргнули.) Колосса–а–а–а–а–ально! (Опять же легкая пауза.) Но, в принципе, работаю понемногу. А что еще остается делать?
Хотя многое непонятно, конечно. Вот, например, еще в начале года я записал альбом «Три Раймонда» с моими коллегами: скрипачом Раймондом Озолсом и клавишником Раймондом Мацатсом. Премьера программы должна была состояться в апреле в Splendid Palace, но тогда ввели режим чрезвычайной ситуации, и все отменилось, перенеслось на осень. А теперь стало известно, что «Три Раймонда» переносятся и вовсе на апрель 2021–го. И что делать?
— Рассказывают, что латышская публика вам все–таки ближе, потому что родная. А чем она отличается от публики русской?
— Вообще–то я не делю публику по национальностям, для моей семьи это вообще нехарактерно. Но это правда, что латыши, конечно, более сдержанны в эмоциях. Северяне, так скажем! Впрочем, это и плохо — в этом смысле Рига долгое время вообще была как–то зажата эмоционально.
С русскими, конечно, все проще: хорошая мелодия — и сразу все проходит на ура, зовут в ресторан после концерта, готовы на руках носить. И всегда так было, и до сих пор так. Я–то это знаю по себе — выступал с серией концертов не только в Москве, но и в Санкт–Петербурге, и в Киеве. Славяне! Даже если говорить о публике в нашем Рижском русском театре, с которым я сотрудничаю с удовольствием, — там публика более эмоциональная. Но, думаю, и латышская публика очень интересна…
— Маэстро, благодаря вам я выучил новое латышское слово — draņķis! То есть «зараза»! Вы в рекламе, призывающей беречь себя от инфекции, его произнесли. Что можете пожелать всем в это трудное время?
— Держаться! Надо держаться. Стараться что–то делать. И не кашлять.
— А вы помните самое тяжелое для вас время? Наверное, Вторая мировая война, которую вы пережили?
— Да, была история осенью 1944 года, когда из Риги уходили фашисты, а мне было тогда девять лет. Я жил с отцом, мамой и своей сестрой Эдитой в Ильгюциемсе. И постоянно были бомбежки, там же рядом находился аэропорт Спилве, важный стратегический объект.
Теперь можно сказать, что это советские самолеты бомбили аэродром, но и нам доставалось. Как только начинался налет, мы всей семьей изо всех сил драпали в вырытую во дворе дома землянку, даже если ночью это было — моментально, в нижнем белье бежали, кто в чем. О да, это было так страшно…
И все–таки самое страшное лично для меня время было, когда водку пил. Не хочу вспоминать даже. Это было очень темное время… И только ты сам можешь себя из этого омута вытащить. Ну и супруга Лана мне помогла. А ты еще выпиваешь, кстати?
— Ну, раз в неделю, здоровье еще позволяет.
— А я вот сегодня с утра выпил. (Пауза). Ну, две таблетки выпил — и пошел к фортепиано.
— Как вы отнеслись к идее, что, когда построят в Риге концертный зал, ему стоит присвоить ваше имя?
— Упаси боже, я еще жив, еще работать мне надо!
— Тем не менее ваши заслуги отмечены в ноябре высшей наградой далекой Японии — орденом Восходящего солнца с золотыми лучами и ожерельем…
— Приятно, конечно. Но вообще–то у меня орденов уже столько было… Латвийский орден Трех Звезд давно уже дали, и уже несколько степеней. В прошлом году грузинский орден вручили… А вообще–то у меня есть еще «Знак Почета», с советских времен. Между прочим, очень тяжелый орден такой — много весит. И на костюм его просто так не повесишь.
Кстати, у меня еще и звание народный артист СССР есть, значок и диплом, который подписан генеральным секретарем ЦК КПСС Константином Устиновичем Черненко! Это, кажется, вообще последний подписанный им документ — как раз в начале 1985 года он умер.
— У вас есть фотография при всех регалиях?
— Вообще–то я не собираюсь все свои ордена надевать и выходить на сцену. Сцена вообще не для наград.
Хотя действительно был такой случай, когда лет двадцать назад в дни юбилея на моих оперных афишах была фотография, где я при полном параде и с орденом от датской королевы. Я тогда был советником по культуре президента Улманиса, съездили с визитом в Копенгаген. А там по протоколу, сами понимаете, необходимо фрак сперва надеть.
Это, помнишь, у писателя Михаила Шолохова были проблемы, какой именно фрак нужен, когда он за Нобелевской премией поехал в Стокгольм. Ну, у нас такой проблемы уже не было — нам заранее звонили, спрашивали размер.
Ну вот, и после этого г–ну Улманису вручили орден — так протокол требовал. И мне орден небольшой такой достался, видимо, я чем–то понравился в Дании.
— Помню, вы играли для королевы, после чего появился заголовок в одной газете: «Он играл всем королям!»
— Не всем. Всего лишь двум — еще шведский был.
А насчет Японии — у меня, кстати, интересный случай был. Несколько лет назад проходил мимо гостиницы «Рига», а из нее вдруг вышла группа туристов из Японии, и гид сказал: «А вот это тот самый композитор, который «Миллион алых роз» написал». В Японии это же тоже хит был, не только у нас и в России. И вот тогда я действительно поразился: все эти японцы выстроились в ряд передо мной и, поклонившись, стали щебетать: «Аригато!» То есть «спасибо» по–японски. Что и говорить, приятно.
— Что пожелаете нашим читателям?
— Сейчас надо желать всем здоровья и помнить: надо держаться! Главное, как говорится, выдержка и характер!
Андрей ШАВРЕЙ.