В 2000 году Рената Литвинова сняла документальный фильм «Нет смерти для меня», в котором взяла интервью у пяти советских актрис: Нонны Мордюковой, Татьяны Окуневской, Татьяны Самойловой, Лидии Смирновой и Веры Васильевой. С ними автор разговаривает о кино, о браке, о любви, жизни и смерти. За эти два десятка лет ушли из жизни четыре героини интервью: в 2002 – Татьяна Окуневская, в 2007 – Лидия Смирнова, в 2008 – Нонна Мордюкова, в 2014 – Татьяна Самойлова. Вере Васильевой месяц назад исполнилось 95 лет.
В этом интервью актрисы действительно предстают в несколько новом свете. Их ответы автору короткие и довольно простые, но многие из них можно цитировать.
Нонна Мордюкова: «Актерская профессия как любовь между мужчиной и женщиной… Как можно напрашиваться, попросить роль? Это всё равно что попросить мужчину, чтобы он полюбил тебя.»
Татьяна Окуневская: «Если бы кому дали сыграть Екатерину Великую, я просто выцарапала бы ей лицо…»
«Хочу такую лёгкую, прекрасную заслужить смерть. Для этого, говорят, очень красиво надо жить. А у нас не получается.»
Татьяна Самойлова: «Самое ужасное – быть без работы, не сниматься. Самое главное – трудиться. Без работы плохо очень.», «Страшно не то, что теряешь профессию, а страшно безразличие человеческое», «А вообще еще, конечно, хочется жить, в искусстве…»
Вера Васильева: «Как только я вышла замуж, в меня никто не влюблялся, все чувствовали, что я вот какая-то закрытая, далекая и вообще… А вот когда я была влюблена незаконно – в меня все влюблялись!»
Лидия Смирнова: «У меня не короткая память, у меня очень длинная жизнь.»
Все – Актрисы, это не может не проявляться в высказываниях, в поведении. Но у всех по-разному.
Татьяна Окуневская – суперзвезда и в 87 лет. На вопрос, есть ли у нее поклонники – с непередаваемым выражением: «Ну милочка, вы такие вопросы задаете, мне 90 лет через три года, вы понимаете это? Я не понимаю, но тем не менее… Во-первых, они мне не нужны, а во-вторых, они есть.» Это сказано так, что я поймала себя на мысли, что хотела бы иметь такую уверенность в своей неотразимости, кокетство и жизнелюбие в таком возрасте…
Вера Васильева – наиболее сдержанна и закрыта из всех героинь. Она говорит ведущей, что про нее программу снимать неинтересно. «Я молчу выразительно. В моём молчании есть печаль…»
Лидия Смирнова – как сталь, не знаю, как объяснить это впечатление. У нее тоже была длинная жизнь, она много и многих пережила и потеряла. Но не сломалась. Сильная женщина, которая жила, а не пошла ко дну сложив лапки.
Самое грустное впечатление осталось от Татьяны Самойловой. Все или почти все эти героини одиноки, но от нее это ощущение одиночества и усталости сильнее, чем от других. Чувствовалось, что нее осталась боль и тоска после расставания с Лановым.
Так же, как у Мордюковой – после расставания с Тихоновым.
Нонна Мордюкова – мегахаризматична и самобытна. Слушать ее было интереснее других в фильме. Но тоже было печальное впечатление усталости и нездоровья. Хотя и жизненная энергия тоже чувствовалась. Она тоже многое и многих потеряла. Она откровенна. Она не скрывала, что не могла простить режиссеру, что не она сыграла Аксинью в «Тихом Доне». Это тоже для нее – потеря. Очень интересно ее высказывание про то, какой должна быть настоящая казачка и как надо ее играть.
Литвинова сняла хороший фильм, но так ли обязательно было в своих ремарках «включать» Альбину Ворон из «Границы» Митты? Это неестественно смотрелось в таких обстоятельствах. Она умеет говорить и по-другому, в фильме это манерничанье было совсем не в тему.
Я хочу немного остановиться на истории Лидии Смирновой. И на ее биографической книге «Моя любовь».
Книга названа в честь фильма «Моя любовь» 1940 года, снятого в начале ее актерской карьеры.
Сразу скажу, что мне книга понравилась. Актриса интересно рассказывает о кино и театре, о своих коллегах (тут не обошлось без язвительности, но написано не так ядовито, как книга мемуаров Татьяны Егоровой), об общественной деятельности, о поездках заграницу и, конечно, о своей личной жизни.
Смирнова дает живую и здравую характеристику советскому времени, начиная от революции и сталинского периода, обществу, миру кино, режиссерам и актерам.
Родилась будущая актриса 13 февраля 1915 года в Тобольске Российской империи, в семье царского офицера и учительницы. В ходе революции и гражданской войны она рано лишилась семьи. Но совсем одна на свете девочка не осталась и воспитывалась в семье брата отца и его жены, которая относилась к девочке очень строго. Но, конечно, тяжесть своего сиротства она всё равно чувствовала и впоследствии всю жизнь старалась восполнить то, чего была лишена – искала любовь, дружбу и понимание у окружающих людей.
Актрисой она хотела стать с самого детства. Приходя в кино и видя актрис на экране, она восхищалась и в то же время чувствовала боль. Потому что страстно хотела быть там, на экране, а не сидеть в зале. И чтобы именно ей рукоплескали сейчас зрители, ею восхищались. В театральную школу-студию она пришла со второго курса авиационного института (не стоит спорить с судьбой и своим призванием).
Она активно снималась с 1934 по 2007 год, ее фильмография насчитывает 73 фильма и ее последней работой стала яркая роль бабушки Ираиды Антоновны в мини-сериале «Наследницы-2». Играла на сцене Театра-студии киноактера, озвучила несколько фильмов, участвовала в съёмках документального кино. Имеет множество званий и наград. И что было для намного важнее этих орденов, медалей, званий – это любовь своих зрителей. И их память.
Личная жизнь Лидии Николаевны была сложной, яркой и драматичной. Об этой личной жизни вполне можно было снять фильм или сериал. У артистки было много судьбоносных встреч, романов, эмоций, выяснений отношений и лжи, куда же без нее. Я не ханжа, а если бы ею была, осмелилась бы сказать, что актриса была большой грешницей. Да и сама она так о себе говорит. Но что мне нравится в ее книге, так это ее правдивость, ирония автора, в том числе по отношению к себе, здравый взгляд на мир, людей и свою жизнь. Она не пытается выставить себя ни лучшем свете, ни в худшем, чем она есть. Никакой фальши в ее книге не чувствуется.
Первым мужем Смирновой в 1932 году стал журналист Сергей Добрушин. Он был красив и в начале совместной жизни Лидия его сильно ревновала.
Цитата: «Я сперва очень ревновала своего мужа. Но когда ему изменила – тут же перестала ревновать!»
Цитата (журнал «7 дней»):«У меня была замечательная фигура — это правда. Я не зря занималась спортом — теннисом, плаванием, гимнастикой. А все остальное… Да разве красавицы такие? Вот Орлова, Окуневская — это да. Но… Не было влюбленного в меня мужчины, который не хотел бы на мне жениться».
Но тети-Марусин завет она выполнила: осталась девушкой до свадьбы. Замуж она вышла за журналиста Сергея Добрушина. После первой брачной ночи спросила его: «Ты доволен, что я досталась тебе девственницей?» Он ответил: «Какая разница…» Лида даже заплакала от обиды… Сережа, скорее всего, не подходил ей по темпераменту, хотя и любил ее очень. Лида рассказывала: «Когда мы ложились спать, он частенько поворачивался ко мне спиной, и все». А во мне-то кровь кипит! Какое-то время она подозревала, что это потому, что у него есть кто-то на стороне. Ревновала, пыталась поймать мужа на измене. И даже сама подкладывала ему записочки. Допустим, жду тебя там-то, Клава. И ждала. Но он на эти свидания не приходил.»
Судьба их развела в начале войны – муж ушел добровольцем на фронт и в 1942 году пропал без вести. Это странная история, так как у актрисы были свидетельства, что муж остался жив, но, возможно, изуродован или стал инвалидом, и не хочет обременять ее. Так или иначе, некий момент присутствия его в своей жизни туманно описывается в книге…
Но, как она сама говорит, супружеской верностью Лидия Смирнова не могла похвастаться. Еще во время первого брака у нее начался роман с композитором Исааком Дунаевским, написавшим музыку к фильму «Моя любовь». Это был красивый и одновременно скандальный роман. Оба были замужем, но не могли противостоять чувствам. Композитор 13 числа каждого месяца посылал возлюбленной большие букеты цветов и подарки, писал письма, которые она все сохранила. «Люблю тебя свято и страстно, чисто и греховно, нежно и требовательно, ревниво и доверчиво. Люблю, как солнце любит горы, как волны любят море, как звезды любят небо.»
И он предлагал ей развестись и выйти замуж за него.
Цитата: «И однажды Дунаевский вдруг предложил мне стать его женой. Он все обдумал: мы будем вместе жить, вместе работать над новой картиной. Я замерла. Мне нравились наши чувства, наша любовь. Но это была игра — я это понимала, — он был талантливым, умным, богатым. Стать женой Дунаевского? Уйти от нищеты? Переехать в Ленинград? Но тогда кончатся наши тайные свидания, ожидания встреч, письма, телеграммы, цветы — эта дивная сказка! А как же Сергей? Он так радовался, когда вышла «Моя любовь» и на кинотеатре «Восток-кино», там, где гостиница «Москва», во всю стену был нарисован мой портрет. Сергей стоял в проходе с контрамарками, приходили знакомые, родственники, и он сиял, как новый гривенник, от счастья. При всем своем легкомыслии я понимала, что не могу его оставить. Короче, я испугалась, сказала: — Пусть все остается по-прежнему.»
На этом их роман закончился. Но они долгие годы продолжали быть близкими друг другу людьми.
А параллельно с мужем и романом с Дунаевским у нее случился еще один краткосрочный роман.
«А пока мы направляемся на белый пароход «Кубань». У него вдавленный нос, он когда‑то врезался в камни. Корабль стоит на рейде, мы садимся в лодку и плывем, чтобы снимать наш «гениальный» фильм. Издали вижу, что на мостике стоит красавец капитан. Мы встретились с ним взглядом, и это было началом нашего бурного романа.»
Это был капитан Валерий Ушаков – красавец и выходец из старинной дворянской фамилии.
«Кончилась киноэкспедиция. Мы приезжаем в Москву, уже зима, продолжаются съемки. Посмотрели материал, все ужасно. Вдруг получаю телеграмму от Ушакова — он летит в Москву. Мы назначаем свидание на Арбате у какого‑то кафе. Идет снег, красивый, пушистый, и мне навстречу шагает Валера в зимнем пальто — каракулевый воротник, шапка пирожком, — тот самый капитан, который был героем моего романа. Я думаю: «Зачем он здесь? Нет звезд, нет луны, нет корабля, при чем же здесь капитан?» Мы заходим в кафе, он говорит, понял, что без меня не может, что мы должны быть вместе. «Валера, — отвечаю я грустно, — ну что тебе делать здесь зимой в Москве?» Там, в Ялте, на пляже, когда он на мостике, а я просто иду по набережной и он дает мне позывные (у нас были свои позывные. Вся группа знала эти «ту-ту» и, конечно, узнавала силуэт корабля с вдавленным носом), все было прекрасно. А сейчас — эта шапочка — пирожок из серого каракуля — и он, совсем другой, неуместный, нелепый, не имеющий никакого отношения к тому, что было. Все кончилось. Я кое‑как ему это объяснила.»
Со своим вторым мужем, талантливым кинооператором Владимиром Раппопортом Лидия Смирнова познакомилась в начале 1940-х в Алма-Ате, где находилась в эвакуации. За ней в то время также ухаживал режиссер Фридрих Эрмлер, но после раздумий актриса отдала предпочтение более скромному оператору.
После эвакуации они переехали в Москву, Лидия продолжала сниматься, а ее муж – снимать кино. Но и во втором браке Смирнова не была образцовой женой. У нее постоянно возникали романы.
«Он так любил и так берег меня всегда, что, когда уходил из жизни, страдал оттого, что знал: мне будет трудно без него. Знал, потому что был для меня папой, мамой, бабушкой, дедушкой, ребенком — вообще всем на свете. Он был талантлив и умел любить так, как редко кто может.
Другое дело, что я доставляла ему много хлопот, беспокойств и поводов для ревности. Но, наверное, он выбирал, что ему нужнее, — быть со мной и терпеть какие‑то огорчения или потерять меня. Трудно вообще в чувствах разбираться, потому что неизвестно, кто на что способен. Все кругом говорили, что он очень хороший человек, а я стерва, сволочь, дрянь, что я его мучаю, а он такой святой. Он действительно был святой. А насчет того, кому легче… Тому, кто любит и живет с любимым, или тому, кто разлюбил, а все равно живет? Он был уже очень болен, и я, конечно, не имела права его оставить. Это бы его просто убило.»
У актрисы был громкий и скандальный роман с Львом Рудником – худруком Театра киноактера и неисправимым бабником. Этому эпизоду своей жизни она посвятила в книге главу под названием «Жестокий романс». Еще у нее был роман с режиссером Михаилом Калатозовым, потом – тоже с режиссером Константином Воиновым. С последним у нее были самые длительные отношения – личные и профессиональные, которые продолжались 37 лет – до смерти режиссера в 1995 году. Но и мужа, так много сделавшего для нее, актриса не смогла бросить, тем более у того через время обнаружили страшную болезнь. Актриса сделала всё, чтобы помочь ему, ее стараниями он прожил не три года, как предсказывали медики, а тринадцать. Эти годы актриса буквально жила на две семьи, и делала все, чтобы уделять внимание и окружать заботой обоих мужчин.
«Да, я могла это совмещать. Я могла иметь Рапопорта мужем, а Воинова любовником, другом, соратником, творцом. Главное, ничего не ломать. Но Константин Наумович был категорически против такого положения. Выпив для храбрости, он приехал к Рапопорту и сказал, что любит меня и требует какого‑то решения. Было очень тяжело. Он глубоко уважал Николаеву (его жена) и хорошо говорил о ней как об актрисе, о человеке. «Все мы хорошие люди, и всем плохо!» — повторял он.»
«Получалось так: я живу с человеком, которого жалею, но не люблю, и с человеком, которого люблю, но не могу пожалеть, проявить все женские качества жены, хозяйки, подруги. И все силы я тратила на то, чтобы облегчить Рапопорту страдания. Великолепный хирург профессор Андросов сделал ему операцию и сказал: «Я надеюсь, два-три года он протянет».
«А Воинов в это время берет чемодан, укладывает вещи, плачет вместе с женой и дочкой, а затем с этим чемоданом приходит в какую‑то замызганную чужую комнату в коммунальной квартире где‑то за Казанским вокзалом.
Я приходила в эту чужую комнату, с чужими запахами, с чужой поломанной мебелью, готовила обеды, потом уходила обратно, он скандалил, не отпускал меня, называл предательницей.
Однажды под Новый год я прибежала к нему с вкусной едой. Он уже был изрядно пьян. Я хочу пробиться к его сознанию, приласкать его, успокоить. Подвожу часы, и мы встречаем Новый год за два часа до его начала. Потом опрометью бегу назад, рискуя попасть под машину. Сердце мое обливается кровью. Я не знаю, как оно не разорвалось от моей чудовищной лжи и тоски!
Прибегаю к Рапопорту. Он тоже смотрит на меня с болью и укоризной. Я снова готовлю какие‑то вкусные вещи, стараюсь улыбаться, у меня это плохо получается.»
«Для кого‑то это водевиль, а для меня до сих пор тяжелая драма. Я не знаю, может быть, права Клара Лучко, которая утверждает, что нельзя допускать посторонних в свой внутренний мир. Я тоже считаю, что нельзя говорить о своих страданиях громко. Но чтение книги — процесс интимный, читатель остается с ней один на один. Поэтому я так откровенна. Я чувствую себя виноватой, мне кажется, я виновата перед всеми. Это очень терзает.»
«Воинову нужна была жена, которая занималась бы только им. Я думаю, если бы мы в молодости с ним встретились и поженились, то не сумели бы долго быть вместе, потому что у нас совершенно разные характеры. Он личность, и я личность. А ему нужен был человек подчиняющийся, ему нужна была такая жена, как покойная Нина Скуйбина у Рязанова, как некоторые писательские жены.»
Владимир Раппопорт умер в 1975 году, а Константин Воинов – через 20 лет, в 1995 году, и тоже от рака. Так актриса осталась совершенно одна.
Детей у нее не было.
Но актриса не потеряла жизненной энергии и продолжала сниматься, играть в театре, выступать на встречах со зрителями. Она всегда была человеком действия, помогала как могла всем окружающим – друзьям, родственникам, знакомым…
Смирнова – талантливая актриса. Это одна из немногих актрис, которая, снимаясь в зрелом возрасте в «Женитьба Бальзаминова» и в некоторых других фильмах, не побоялась поменять амплуа, не боялась выглядеть некрасивой, гротескной, смешной. За это ей отдельное уважение, за актерскую смелость. Я что-то не представляю ту же Окуневскую в роли забавной грубоватой свахи.
По темпераменту и харизме Смирнову можно сравнить с Нонной Мордюковой.
Я поражаюсь ее энергии и жизненной силе, умению держать удар, несмотря ни на что. Она в свои 90 с хвостиком была и очень старой, но, как ни парадоксально, осталась молодой.
Эпиграф к ее книге воспоминаний: «Жить надо долго, а умереть молодым» (М. Жванецкий)
Ее книга для меня была одной из самых легко читаемых актерских мемуаров. В ней актриса рассказывает не только о своей личной и профессиональной жизни, но и рисует яркие, не всегда приятные портреты представителей киношной и театральной среды, говоря о самых известных актерах, актрисах и режиссерах. Серова и Симонов, Орлова и Александров, Ладынина и Пырьев… Она знала, что сама хорошая актриса, и ей не составляло труда восхищаться другими актрисами, даже младше ее – Фрейндлих, Чуриковой, Крючковой, Дорониной… Марк Бернес, которого она терпеть не могла (заслуженно), и Мордюкова, которая была еще более любвеобильной, чем автор книги. Кстати, Нонна Викторовна очень рассердилась на автора за упоминание ее в книге и надолго перестала с ней разговаривать.
Еще несколько отрывков из книги.
«У меня в роду не было ни артистов, ни художников. Но я всегда хотела быть первой, стоять на пьедестале. Я привыкла нравиться, привыкла, чтобы на меня обращали внимание. Может быть, это меня портило. Но я и сама всегда была влюблена, увлечена самозабвенно. Ничего у меня просто так не было, каждый роман — страдание. Такой уж у меня темперамент.»
«А красота, что красота? Я столько потом в жизни слышала в свой адрес восторженных возгласов: «Красавица!» — столько восхищенных взглядов ловила на себе, столько писем получала, и ничто меня не убедило. Никогда я не считала себя красивой, потому что находила в своей внешности массу недостатков. Да, миловидная, да, симпатичная, может быть, хорошенькая, но красавица? Они совсем другие — с тонкими, правильными чертами лица, надменные, недоступные. Кстати, я немало встречала женщин, которые таковыми себя считали. Они бдительно следили за тем, чтобы все всегда выражали им свой восторг, и не дай Бог, если кто‑нибудь, с их точки зрения, ими «недовосхищался». Дамы впадали в тоску, у них портилось настроение, они делались злыми и сварливыми и как‑то незаметно от этого дурнели. И любить они, кажется, по — настоящему не умели, а только вели счет разбитым мужским сердцам да ревниво следили за тем, чтобы список их поклонников был не меньше, чем у тех, кого они считали своими соперницами.
Я вовсе не похожа на них. Я всегда влюблялась беззаветно, безрассудно, как в первый раз, и опыт в любви не признавала, я слишком любила жизнь. Это теперь все изменилось, очень уж много на мою долю выпало боли и разочарований. Но даже когда я отдавалась стихии любви, я никогда не забывала о своем долге. Только если раньше это было: «Я девушка», то потом: «Завтра съемка». И если наутро действительно была съемка, свидание прерывалось, я рано ложилась спать и целиком отдавалась предстоящей роли. Может быть, и в этом «виновата» тетя Маруся, для которой чувство долга всегда стояло на первом месте?»
«Пользовалась ли я когда‑нибудь своей женской привлекательностью? А как же! Когда нужно было хлопотать, выбивать награды, звания, квартиры, путевки, железнодорожные билеты, места в гостинице или на кладбище — я красила ресницы и отважно отправлялась в путь, обворожительно улыбалась, с удовольствием демонстрируя все свои ямочки и ровные белые зубы, — кстати, они до сих пор у меня крепкие.
Старалась я в основном для других, а прозвище получила «пробивная». Мол, если она для чужих людей так хлопочет, то для себя луну с неба достанет. Обидно, что нередко эту фразу произносили те, ради которых я пускала в ход все, чем одарила меня природа…»
«К таким островкам добра я отношу Наташу Гундареву. Я влюблена в нее как в актрису и творческую личность. Мне нравится ее внешность, темперамент. По-моему, она может сыграть все. А тут еще оказалось, что она превосходный организатор — умный, волевой, целеустремленный, делающий конкретные добрые дела.»
«Думаю, были бы у меня дети, я бы не занималась столько общественной работой, хотя и там я узнавала жизнь, людей, характеры. И конечно, мне надо было бы меньше влюбляться, терять голову, придумывать своего героя, а потом разочаровываться. Ну зачем, зачем я потратила на это столько сил и времени? Между прочим, по сравнению с другими я не так уж и любвеобильна. Просто все мои романы были очень шумные, с трагедиями.»
«Вот если, предположим, взять Мордюкову, у нее романов, по-моему, было не меньше, чем у меня. Она из‑за этого поменяла квартиру, сначала одну, потом другую. Я спрашиваю:
– Нон, зачем ты это делаешь? А она:
— Я не знаю, сколько это протянется. Хоть год, да мой.»
«И вот теперь я подвожу итоги, делаю выводы. Кажется, мне не стыдно за прожитую жизнь, по-моему, я после себя все‑таки что‑то оставлю. Я никогда не была самоуверенной зазнайкой, всегда думала о себе хуже, чем я есть. Мое ироническое, даже саркастическое отношение к себе как‑то помогает. А сейчас мне становится страшно — страшно жить. Ну сделаю я вкусные пельмени, и ко мне соберутся друзья (я знаю, что ко мне могут прийти люди разных рангов и уйдут довольные, потому что здесь им будет тепло. Я умею, мне кажется, создать уют). Но что у меня на душе — никто не будет знать. А мне очень тяжко. Наверное, это потому, что я физически стала плохо себя чувствовать, у меня нехорошее предчувствие. Ясновидящая Ванга сказала мне, что я буду жить долго и много плакать.»
«И все‑таки я люблю жизнь!
Наверное, прав был Дунаевский, когда говорил, что такая человечина, как я, не может умереть.»
«Меня почему‑то раздражают люди, которые ко всему безразличны. Так нельзя! Не выношу, когда человек в шорах, ни на что не хочет смотреть, чтобы себя не волновать. Не понимаю, как можно жить в стране и не участвовать в событиях, которые в ней происходят, и даже не желать о них знать. Меня это просто раздражает. Ведь есть люди, которые так и говорят: «Я лучше ничего не буду знать, буду пить, есть, заниматься своей работой, а что происходит — не мое дело…»
«Когда перед зрителями стою я, Смирнова, актриса, то я проявляюсь через свою профессию, через свою гражданскую позицию. Я разрешаю задавать себе любые вопросы. На них отвечаю откровенно. Могу приукрасить, конечно, могу пококетничать — желание нравиться у меня было всегда. Я кокетничаю с мужчинами, с женщинами, знакомыми и незнакомыми, потому что это во мне заложено. Я вообще всегда была кокетка. Другое дело, необходимо понимать, что кокетничать в восемьдесят лет надо несколько иначе, чем в восемнадцать. Но все равно я и сегодня ловлю себя на том, что хочу нравиться. Правда, я сама себе теперь не нравлюсь. Раньше, когда я уходила из дома или готовилась к приему гостей, я любила посмотреть на себя в зеркало и всегда оставалась довольна тем, что видела. Сейчас этого, увы, нет. (Наверное, зеркала испортились!) Тогда я кокетничаю возрастом. Когда я говорю, что мне восемьдесят пять, и жду в ответ: «Не может быть!» — и аплодисменты, — это тоже кокетство.
Но если настанет, не дай Бог, момент, когда я скажу, что мне девяносто лет, и никто не ахнет и не удивится, — надеюсь, я пойму, что этот прием больше не работает.»
«Старость начинается не тогда, когда нужно думать о том, чтобы держать спину (кажется, моя не желающая выпрямляться спина стала вторым героем этого повествования), а тогда, когда тебе впервые говорят: «Как вы молодо выглядите». Ого, понимаешь ты, значит, вы все‑таки заметили, что я только выгляжу, а не на самом деле молода.»
«Помню, прежде — и это продолжалось долго, очень долго — я лишь входила в комнату и бросала взгляд на кого‑то из мужчин, как он тут же оказывался рядом со мной, а за ним еще несколько, на которых я и не взглянула. А недавно на очередном фестивале, где я была членом жюри, я оказалась на банкете в полной изоляции. Кавалеры кружились возле других дам, а мне лишь изредка бросали комплименты: «Лидия Николаевна, как же вы молодо выглядите!» Не так уж молодо, думаю, если сижу одна. Потом все ушли на море, я ревниво вслушивалась в их смех, веселье. Санаторий опустел, в окнах погас свет, я опустилась на скамейку у входа. Ко мне подошел пятилетний малыш, сын уборщицы, которого я часто угощала булочками, и доверительно сказал:
— Тетя, тебе нужно взять палочку.
— Палочку? Зачем?
— Чтобы ты не упала.
Так вот в чем дело! Устами младенца глаголет истина. А вы говорите: «Молодая»…
«И я говорю ей, что, когда была у Ванги, она мне сказала, что я буду долго жить — но срок уже подходит — и много плакать. «Да, — ответила Таисия, — у вас будут причины для слез. А жить вы будете еще одиннадцать лет!»
Когда она мне это сказала, я, конечно, обрадовалась, а потом вдруг подумала: «Боже, одиннадцать лет! Значит, надо покупать сапоги, надо делать ремонт!» Столько сразу возникает забот. И все начинается сначала. И я сейчас погружена в такие хлопоты, в такие заботы — времени свободного совсем нет.»
«Как стремительно летит время в конце жизни! Жизнь кажется короткой. Меняется характер, он явно портится. Появилось чувство обиды, раздражения. Я иногда не могу преодолеть плохое настроение. Нет оптимизма. Я стала очень зависима— физически и человечески. Стала уставать от жизни, скисать. Единственное, что меня держит на плаву, так это опять мой актерский взгляд со стороны. Я думаю: неужели эта неприятная, вялая зануда — я? Раньше со мной было весело, ко мне тянулись люди. Неужели теперь их удел тоскливо меня терпеть? И я снова хочу нравиться, стараюсь преодолеть боль в суставах, скрыть свои огорчения. Я по — прежнему хочу умереть в кадре или на сцене. «Господи, пошли мне смерть легкую, нестыдную…»
Ну и зачем, спрашивается, треть книги перепостила?)))
А между тем писательница Татьяна Устинова в своей передаче «Мой герой» взяла интервью у Ольги Бузовой. Мне запомнились два момента интервью. В одном Ольга, почти рыдая (как и всегда) рассказывала, как ее в школе не любила и травила девочка Наташа и почти каждый день загоняла ее в угол, пачкала ей лицо черной смолой и говорила: «ТЫ ПОМЕЧЕНА!».
Я содрогнулась от этой истории, в сравнении с которой посты сплетницы Мортиши Аддамс кажутся детскими сказками))
Второй момент заключался в том, что Ольга, по ее словам, оказывается, у очень многих КУМИР (именно большими буквами), и на сцене она будет стоять и в 80, а если упадет или уронит микрофон, поклонники подбегут и помогут… Она ведь как Шер (только Бузова), нет, она реально сказала: «Я как Шер». Да.
А Устинова? Что с ней-то творится? Чего она так нахваливает свою гостью, почти заискивает? «Вы же не «геройчик», а настоящий герой моей программы, правда. Я сюда абы кого не приглашаю…»
В ходе передачи Бузова истеричным голосом перечисляла свои достижения: она на сцене, она в театре, она в кино, она на телевидении, она всех спасает, без нее никто ни с чем не справится, она все умеет, только она знает немецкий в совершенстве, английский, французский, испанский, латынь, греческий, американский, австралийский, эльфийский…
Татьяна Устинова, где ваша незлая ирония, которая была по отношению к Волочковой, например? Или она была настолько завуалирована, что я ее не заметила?
Фильм Ренаты Литвиновой 2000 г. (если кому интересно)
Программа «Мой герой» с Ольгой Бузовой 2020 г. (если кому интересно)
Простите за многобукафф. Не получается пока короткие посты делать.