Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха:
— Что такое хорошо, и что такое плохо?
В. Маяковский.
Обращаясь к аудитории, Андрей Кончаловский как бы переадресует вопрос, увековеченный В. Маяковским и въевшийся в мозг каждому дошколенку. Мне тоже, да. Накрепко и до старости.
Логическая рамка хорошо-плохо прослеживается и в других постах Андрея Кончаловского.
И так далее…
В доинстаграмье у него была телепередача, где режиссер общался с аудиторией в похожем формате. Задавал вопросы, используя укоренившиеся в сознании паттерны: «А деньги — это хорошо или плохо?» «А любовь?» «А возраст?» И наблюдал за путанными рассуждениями и нескончаемыми спорами.
Потом, уединившись в кабинете, делал умозаключения, цитируя великих мыслителей человечества. Меня, честно говоря, подбешивала такая навязчивая назидательность с высоты Николиной Горы.
Назидательный подход был свойственен и отцу Андрея Кончаловского — Сергею Михалкову, судя по его стихам и воспоминаниям современников.
Представляете, как это — жить, с самого детства делая выбор в довольно узкой матрице «плохо-хорошо»? Красное или синее) Какую таблетку есть? Какой провод резать? Так и до невроза недалеко.
«Попались на глаза слова из Второго послания к Тимофею святого Апостола Павла: «…в последние дни наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы…»
Довольно отчетливо различима тема преемственности в инстаграме А. Кончаловского. Воспоминания об отце, картины деда, рассказы о ранней профессиональной преемственности.
«Мой дедушка жил в Москве на Конюшковской, и на картине – вид прямо из его окна на эту улицу. Чуть левее, кстати, был каток стадиона «Метрострой», на который я ходил где-то в году 51-ом. Это еще только высотка строилась… ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀⠀⠀
У меня были очень хорошие канадские коньки: они еще мне были велики, потому что достались от папы. И я помню, когда мои коньки увидели какие-то местные ребята, они решили их отнять и пошли на меня втроем. Пришлось убегать через сугробы: я никогда так быстро не бегал. И потом мне одному было уже опасно ходить на этот метростроевский каток.
Когда я смотрю на эту картину, вспоминаю запах масляных красок, потому что в доме дедушки всегда были свежие картины. Они пахли масляными красками и скипидаром. И помню запах хвои. Я редко бывал у него, будучи ребенком, после войны. Но я запомнил, что на Новый год и на Рождество у него всегда были удивительные елки с дореволюционными игрушками. И еще мне давали разбирать и собирать ружье. Настоящее охотничье ружье, Purdey оно называлось.
Вот так устроены воспоминания. Вроде, не связаны с этой картиной. А вроде, и связаны». (Выделение мое)
«Я помню, был в одной мастерской в Венеции, где делают весла для гондол.
У гондольеров одно весло, и оно невероятно интересно сделано: склеено из 15-20 слоев древесины фруктового дерева – либо груши, либо вишни. Можете себе представить? Тонкие слои дерева склеиваются вместе, чтобы весло было очень гибким. Это настоящее произведение искусства, а не весло!
Я захожу в мастерскую, а там мастер: человек, похожий на профессора, в золотых очках. И у него молодой юноша 18 лет помощником работает. Я говорю: «Как хорошо, у вас есть ученик, значит, искусство передаваться будет из поколения в поколение». А мастер говорит: «Да, но этот поздно пришел. Два года назад. А такие вещи надо начинать лет в десять».
Все это мне очень интересно».
Если верить Донне Тартт, воспитание проявляется во всем. От рукопожатия до манеры рассказывать анекдоты.
На заглавной — картина о преемственности П. Пикассо «Старый еврей и мальчик».
Спасибо за внимание.