Я не знаю, приносили ли это уже сюда (передача даже не позавчерашнего дня), но я не нашла, а поэтому поделюсь.
В программе «Женщины сверху» героини обсуждают токсичных матерей. Модераторы дискуссии — журналистка «Дождя» Анна Монгайт и психолог Елена Фейгин.
Среди приглашенных — журналистки Мария Лобанова и Татьяна Малкина, продюсер Ольга Яночкина, психолог Анастасия Изюмская и любимица сайта «Сплетник» Божена Рынска.
Несколько цитат:
Роксолана Черноба: «Бегите от девушек и женщин, у которых матери — певицы. Я вам хочу сказать, что это — диагноз. А если они еще оперные певицы, это всё. Потому что это не просто боги, это — дивы. Все смыкание и несмыкание связок — все это связано с тобой, ты являяешься громоотводом как ребенок. То есть любой стресс в Большом театре я пережила на себе, все мои протрузии дисков заработаны были тогда».
Татьяна Малкина: «У меня дети уже взрослые, я узнаю и себя практически в каждым из этих пунктов. Больше всего меня теперь занимает вопрос, как остановить это колесо сансары. Я не молодею, мама не молодеет, я не могу быть родителем такому большому количеству детей. Я была вся заточена на ответственность… У меня ощущение, что я была рождена, чтобы моя мама не умерла. Я родилась с изначально проваленной миссией, но я всю жизнь очень стараюсь, потому что мама была всегда очень несчастный, очень ранимый человек, совершенно без кожи, она обо все обдиралась, а я была человек, который должен был быть ей тылом, крепостью, другом, конфидантом с младых ногтей, даже когда я не понимала еще смысла слов некоторых. Мама абсолютный мастер того, что называется double buying — двойных сигналов типа «стой, иди сюда», только распространявшихся на более сложные материи («Как ты можешь дружить с этой девкой? Так ее жалко…»). Однажды, когда мой сын вырос, я просила у него, заливаясь слезами, простить меня за то, чего он не помнит. Он не помнил, а у меня прямо стояло перед глазами: дети были маленькие, и у меня началась мания, что они вот еще не выучили все толком по-русски и забудут наш трудный язык. Весь дом был обклеен «мама мыла раму» и завален кубиками. И вот как-то пришел мой мальчик, а день был ужасный, сумрак, все ветви плачут, дождь, и он пришел, в любимом маленьком свитере, такой хорошенький, маленький, светлоглазый, и говорит: «Мам, я понял, сегодня идеальный день, чтобы просто смотреть мультики». А я ему говорю: «Да, конечно, но сначала пойдем-ка на 5 минут…» — а там у нас изучение «мама мыла раму». Я вот сейчас понимаю, что ничего более глупого, тупого и жестокого я в тот момент просто не могла сделать. Вот это моя травма, а он эту травму не помнит».
Дальше слово взяла Божена (которая до этого в основном тыкала пальцами в экран телефона и не проявляла интереса к чужим историям), и все поняли, что их травмы — это пфф, травмочки по сравнению с The Travm’ой Божены: «Перед тем, как перейти к трагическим рассказам о моей жизни, — потому что по сравнению с моей мамой ваши мамы, ребята, это просто торты и подарки к 8 марта, — я скажу, что я совершенно не согласна со способами воспитания предыдущих ораторов, потому что я считаю, что никакой день — ни дождливый, ни солнечный — не является поводом для того, чтобы 5 минут не позаниматься. Если мы решили, то 5 минут — это всего лишь 5 минут. Так воспитывается долг. Долг в жизни — это очень важно. Я занималась не 5 минут, я занималась 8 часов как минимум, и даже 9 . Из 5 лет, откатавшись в автобусе 20 минут до метро, потом на метро час до школы, потом музыкалка, и возвращавшись домой в этих мерзлых автобусах, я садилась заниматься, поэтому 5-то минут, уж ради Бога. Меня так бесит, когда люди начинают прокрастинировать. В жизни должно быть место порядку и долгу, а не только просмотру мультиков. Уж пять минут! Пять! И дальше. Я совершенно не согласна с тем, что в своей комнате ты можешь делать все что угодно. В доме должен быть порядок. Я росла в бардаке, и в бардаке страшном. Поэтому я для себя решила: где порядок — там успех, и я это ребенку собираюсь говорить с младых ногтей. Где порядок — там успех, где порядок — там успех. Вот ты вырастешь взрослая, купишь себе сама квартиру, там хоть засрись. Пока ты в моем доме, мой дом — мои правила. В моем доме вещи полагается складывать, игрушки убирают и собачка, и кошечка, и мы тоже пошли уберем игрушечки. Это пять минут. У нас собачка уби-ра-ет иг-ру-шеч-ки. Мы собачку научили убирать игрушечки, у нее есть свой огромный ящичек, вот она днем в них играет, но как только приходит время идти спать, мы собачку просим «убери игрушечки» — и она получает нямку за это. Моя мама была и есть невыносимый вербальный агрессор. Она настоящая жестокая душа, и то, что я слышала в детстве, — это не поддается описанию просто. Это были намеренные жестокие оскорбления, и, конечно же, я никогда не буду оскорблять своего ребенка. Можно выразить недовольство поступком, можно сказать, что мне что-то не нравится. Я ничуть не против принуждения: если нужно сделать уроки — значит, их нужно пойти и сделать. Если есть какие-то вопросы, не понимаешь — обратись ко мне, но словесно оскорблять — я бы не смогла. Вот, например, в 5 лет я захотела учиться шить и сама латать свою одежду. Я близорукая, у меня 2 операции на глазах, у меня было -9 на одном глазу в какой-то момент. Естественно, что? Я иголку роняю, и это вызывает невероятный приступ агрессии, злости, жестокости матери, которая кричит: «Два месяца гулять не пойдешь!» Ну как можно близорукому ребенку кричать? А я же верю… Дети же верят».
«У меня мама — блестящий математик, у нас вся квартира в книгах, у нас была невероятно читающая семья, и она прекрасно понимала, что она садистична по отношению к своим детям. Я слышала, что у меня ноги толстые, как у Ивана Поддубного, я слышала, что у меня зубки мелкие, как у папаши. Потом у меня развились хорошие способности к музыке. Я бросила музыку. Я помню весь ад, когда мать подбегает, — я до сих пор стараюсь не оставлять спину открытой, я в ресторанах всегда сажусь в угол, — мать набегает сбоку и орет «темп, темп!» В общем, при том, что с чувством ритма у меня действительно было неважнецки, мать из меня сделала чемпиона, и во втором классе я получила первую степень на городском конкурсе по музыке. Это была ежедневная муштра по 8 часов, поэтому, когда я слышу, что какому-то мальчику нанесли травму, 5 минут предложив позаниматься (а он ее даже не помнит!), я думаю «корову бы вам, а лучше две».
«Она несчастный человек, безусловно. Она никогда мне не звонит. Она в какой-то момент решила, что больше не хочет быть мамой, и так же решил и папа. У меня никто из родителей не хотели быть родителями, они все вели себя как посторонние люди. Простить их я не могу, потому что у них было достаточно интеллекта, чтобы понимать, что они делают».